Борис Грибанов после ухода в запас.
Конец 1958 года.



ФАЛЬШИВЫЙ КАРЛ БРЮЛЛОВ В ТРЕТЬЯКОВСКОЙ ГАЛЕРЕЕ

Во второй половине 1960-х годов Третьяковская галерея устроила очередную выставку новых приобретений. Выставка была очень помпезной. Ее широко разрекламировали в газетах и журналах. Я с нетерпением ждал ее открытия. В день открытия я приехал в галерею. Начал медленно осматривать новые приобретения. Мне показалось, что несколько искусствоведов, работников ГТГ, ходят за мной следом. Я старался не обращать на это внимания, так как очень внимательно рассматривал картины – некоторые, если было возможно, даже в лупу, которая всегда была со мной. Размещение картин позволяло это делать: картины были развешаны примерно на уровне глаз посетителей. Останавливаюсь около картины К. Брюллова. Полотно небольшое, на нем изображена лежащая мать с ребенком на руках. Ребенок как бы стоит у нее на животе, а мать поддерживает малыша под мышки. Вещь сделана хорошо, но мне что-то в ней не понравилось. Я стал осматривать картину очень внимательно, достал из кармана лупу. Работники ГТГ, две девушки, за мной наблюдают. После тщательного осмотра я пришел к выводу, что выставленная картина написана не Брюлловым. Это была свободная копия с аналогичной картины художника. Должен сказать, что копия была неплохой. Две «искусствоведочки» по-прежнему стоят около меня и пристально наблюдают. Я им говорю: «Мне кажется, что эта картина не принадлежит кисти Брюллова». В это время к нам подошла Эсфирь Николаевна Ацаркина, ведущий искусствовед Третьяковской галереи. Довольно грубо она меня спрашивает: – Товарищ Грибанов, в чем дело? Я спокойно ей отвечаю: – Эсфирь Николаевна, мне не нравится эта картина, это не Брюллов. А меня уже окружили работники Третьяковской галереи и посетители. Ацаркина снимает картину со стены и говорит мне: – Пойдемте вниз! В окружении работников ГТГ иду в подвальное помещение. Там довольно быстро собралось множество работников ГТГ (посторонних, зрителей, в подвал, разумеется, не пускали). На меня начинают кричать, примерно так: – Кто вы такой, чтобы так говорить? – Вы думаете, мы ничего не понимаем?! – Мы специалисты, мы – профессионалы! Эсфирь Николаевна – ведущий специалист по творчеству Брюллова и пишет о нем монографию! – Вы компрометируете нас и Третьяковскую галерею! – Вы – никто! Вы – обычный коллекционер, без искусствоведческого образования и без чутья! Я выслушал этот поток оскорбительных высказываний и спокойно начал объяснять им художественные дефекты картины, которых никогда бы не допустил великий русский художник К. Брюллов. В конце я сказал, что музейные работники имеют дело с неплохой копией с картины Брюллова, но не с оригиналом. Женщины (там были одни женщины) готовы были броситься на меня с кулаками, особенно Ацаркина. Я в это время повернул картину и стал рассматривать ее оборотную сторону. Оборотная сторона картины подтвердила мои предположения. Я стоял и молча улыбался. – Что вы улыбаетесь? Вы недостаточно знаете творчество Брюллова! – громко говорит Ацаркина. – Вы компрометируете нашу выставку, вы – дилетант в этой области, как вам не стыдно?! Я говорю, что, мол, мне нечего стесняться, потому что я прав. – Вы бездоказательно компрометируете галерею и меня, как специалиста по творчеству Брюллова, – продолжает Ацаркина. Я поворачиваю картину и, показывая пальцем на холст, говорю: – Неужели вы не видите, что картина написана на холсте восьмидесятых годов прошлого столетия? А Карл Брюллов умер в 1852 году... В ответ Ацаркина уже кричит на меня: – А вы что, и в холстах разбираетесь?! Я ей спокойно говорю: – Эсфирь Николаевна, я за картины плачу свои деньги. И я должен разбираться во всем – и в холстах в том числе. Вы же платите государственные деньги, потому, наверное, и не разбираетесь в холстах. Справедливости ради замечу, что монография по творчеству Карла Брюллова, над которой тогда работала Эсфирь Ацаркина, стала одной из лучших отечественных искусствоведческих работ. Но к предмету нашего спора это, увы, не имело прямого отношения... В подвале началась какая-то вакханалия. Картина была снята с выставки. Позже один из работников ГТГ сказал мне по секрету, что Ацаркина заявила, что больше она покупать картины для ГТГ никогда не будет. Я нажил себе смертельного врага. Позже, когда меня судили, эта женщина не говорила, а кричала: «Грибанов не коллекционер, а спекулянт!!!» Она меня ненавидела всей душой, но судья не знала предыстории нашего конфликта и потому принимала высказывания Ацаркиной всерьез. Критика в мой адрес лишь помогла судье выполнить волю КГБ: дать мне хороший срок и конфисковать мою коллекцию картин... Но об этом – чуть позже. [*] Видимо, тогда я совершил ошибку, вмешавшись в дела Третьяковской галереи. Всё нужно было делать по-другому, спокойнее, с гарантией того, что мне не придется так дорого платить за истину.